Алексей Подымкин: «Я очень люблю экспериментировать»

Пианист Алексей Подымкин вместе с Владимиром Кольцовым-Крутовым (контрабас) и Юрием Севастьяновым (саксофон) провел творческую встречу, на которой музыканты рассказали, как рождается настоящее искусство, а также поведали о закулисной жизни музыкантов и о роли барабанщиков в коллективе.

– Что для вас значит быть джазовым музыкантом?

Алексей: Опыт джазового музыканта состоит в том, чтобы приспосабливаться к разным партнерам. Но многие любят играть одним и тем же составом, когда все известно и проверено, и не любят эксперименты. Примерно в 2011 году я собрал квартет, состав которого остался практически неизменным до сего дня. Это саксофонист Сергей Баулин и контрабасист Владимир Кольцов-Крутов.

Барабанщики – самые непостоянные из джазменов. Поэтому они часто менялись. Несколько лет с нами играл Давид Ткебучава. Потом был Артём Юрлов, Дима Сабуров, Миша Фотченков. Последнее время я очень люблю, когда с нами играет Алексей Беккер, являющийся к тому же прекрасным пианистом и аранжировщиком. Мне очень нравится играть с ритм-секцией Володя плюс Леша Беккер, потому что они идеально понимают то, что я делаю. Мы с ними замечательно совпадаем, они продолжают и завершают мои идеи, где-то подхватывают, где-то дают пинка, если мне не хватает энергии. В этом ёплюсы игры с постоянными партнерами.

Но в то же время я считаю, что надо себя выводить из зоны комфорта. К тому же я очень люблю экспериментировать. Игра с другими музыкантами дарит новые идеи и развивает. Наш квартет был основой во время гастрольных туров по России, к которому в качестве солистов присоединялись зарубежные гости: трубачи Дж. Палмер и А. Лобанов, барабанщик Р. Ройстон, исполнитель на губной гармонике и вибрафонист Х. Мёркенс, вокалистки В. Гульд и Дж. Кендрик, тромбонист С. Хантер, вокалист Р. Пэйт, альт-саксофонисты Р. Таришка и Р. Анчиполовский.

Несколько составов, с которыми мы предприняли достаточно длинные туры, были разовыми и не имели продолжения. Но от этого они не менее ценные. В них каждый музыкант-участник получает бесценный, богатый эмоциями и музыкальными откровениями опыт. Такими были туры с участием А. Хонига и А. Сипягина, Г. Луиса, Б. Эрбана, К. Стрэнахана, И. Бодриуа, П. Санторо, Д. Пенца, М. Мартинса, Ч. Лефковица-Брауна, Р. Маргитцы, Э. Александера, Д. Брейдена, Э. Бёртона, Ф. Лэйси, В. Головнёва и Ш. Джонс.

– В джазе каждый музыкант ансамбля имеет возможность солировать. О чем вы думаете, когда начинаете своё соло после партнера?

Алексей: Когда я аккомпанирую, то очень внимательно слушаю, что играют мои партнеры, особенно солисты, запоминаю их фразы, приемы. Все солисты разные, у каждого – уникальная манера музыкального построения: с одними мы создаем музыку вместе, а другие строят свое законченное сооружение, предоставляя затем полную свободу творчества партнеру. У Юрия очень деликатная манера игры. Он заранее предполагает мою партию и как бы накидывает идеи, которые я могу использовать. Если я понимаю, что могу продолжить в своем соло его мысли, развить их, сделать с ними перекличку, я это сделаю. Солист также может быть очень яркий, и тогда его соло звучит как законченное произведение. Если я это слышу, то не буду вторгаться, и свое соло начну как новую историю. Например, Игорь Бутман из идеи выжимает все, ему важно поставить восклицательный знак в конце своей импровизации.

Юрий: Мне очень нравится, как аккомпанирует Алексей, потому что он действительно слушает солиста и, где нужно, оставляет пространство, а при необходимости поддерживает мелодически и ритмически. Иногда бывают два солиста – трубач и саксофонист, – и они могут играть в абсолютно разных манерах, а пианист один. Тогда пианисту приходится аккомпанировать саксофонисту, который играет более мягко и трубачу, который ведет свою линию более энергично. Всем нужно угодить, а это сложно. То же самое касается барабанщика и басиста. Иногда музыканты оказываются на одной волне: если кто-то повышает градус, начинает играть быстрее, выше, громче, виртуознее, все начинают это поддерживать.

– Алексей, некоторые пианисты играют на грани пунктира, кто-то очень широко ведет мелодическую линию, слишком поэтично для джаза. Вы играете воздушно, широко, но максимально по-джазовому: нет и почти пунктира, и излишней поэтичности. Как найти такую грань?

Алексей: Надо выработать свой язык, играешь ведь не что-то абстрактное. Мы материализуем свои мысли, свои идеи, которые находятся где-то в “облаке”, в котором хранятся наши знания. Все, с одной стороны, интуитивно, с другой стороны, все рождается во взаимодействии. Партнер начинает играть чуть агрессивнее, я начинаю ему в этом помогать, включаясь в процесс.

Джаз ценен тем, что каждый в ансамбле добавляет свои краски в музыку. Но если у меня есть, что сказать партнеру по поводу каких-то принципиальных моментов исполнения, то, скорее всего, это не мой партнер. Когда музыкант по моей просьбе начинает играть иначе, меняет фактуру, это получается немного неестественно, ломается природа музыки: игра становится технической, звуки извлекаются формально, и музыки, как искусства, не появляется.

Юрий: В джазовом исполнительстве есть определенная тонкость восприятия, которая начинается с того, что мы осваиваем инструменты и учим стандарты, соло в разных тональностях, стилях, темпах. Со временем мы начинаем добавлять различные нюансы, в соло появляется драматургия и все остальное, и рождается настоящая музыка, а не просто механические упражнения. Все, о чем говорил Алексей, касается уже не технической стороны, а музыкальной, творческой. Тонкости, касающиеся аккомпанемента, взаимодействия между солистами, проявляются после освоения исполнительских азов. Поэтому особенности музыкантов очень влияют на результат: их темперамент, характер, бэкграунд, предпочтения всегда отражаются на исполнении. Если люди слушают музыку близких стилей, им нравятся одни и те же пластинки и исполнители, то найти общий музыкальный язык им намного легче.

– Бывает ли, что во время выступления вы ненадолго выпадаете, «выключаетесь», теряя внимание, и как вы это решаете?

Алексей: Такое случается, и спасает некий рефлекс, внутри срабатывает какой-то механизм, который и включает, и выключает внимание. Если ты что-то забыл, выручает подсознание, шаги делаешь на ощупь, потом все вспоминается. Совпадающие на уровне микроощущений партнеры сразу почувствуют, что ты куда-то улетел. У нас так происходит с Володей, самым близким мне музыкантом, потому что обычно он ко мне ближе всех остальных сидит на концертах. Когда партнер что-то делает не то, мозг всегда начинает с претензий: что происходит? Нужно найти в себе ресурс, чтобы его поддержать и помочь. Эта внутренняя работа над собой – часть нашей профессии.

– В основе джаза лежит особый ритм. Какова роль ритм-секции в группе?

Алексей: Мы с Юрой взаимодействуем на базе басовой линии. Пока мы играли тему, Володя играл с ощущением half-time – половинками, в которых есть движение. За счет такой линии создается напряжение: басист играет четверти, и возникает своего рода экзальтация. Когда ты экспериментируешь в ансамбле, когда двигаешься в новое, развиваешься, это всегда происходит за счет кого-то. Басист – тот человек, который взирает на наши эксперименты с высоты контрабаса и как будто нам говорит: «Вы балуйтесь, а я тут четверти буду играть». Володя взял на себя роль контролера и держит все: гармонию, форму, ритм. Если все солисты, включая барабанщика, очень сложно играть в таком ансамбле. Часто кроме барабанщика вообще никого не слышно, и создается ощущение, что он сам тоже никого не слышит: бессмысленно спрашивать, с какой фразы я начал первый или второй квадрат.

– Когда барабанщик входит в раж, усиливает игру, и пианист делает то же самое, музыканты, вероятно, себя хуже слышат, их руки напрягаются, выводя фразы и пассажи с большим трудом. Как вы с этим справляетесь?

Алексей: Действительно, бывает, что барабанщики начинают все ломать, главное, чтобы контрабасист сохранял холодный рассудок, хотя бы один человек в коллективе оставался здравомыслящим. Когда барабанщик шпарит за солистом, пианист тоже начинает играть смещения, и если басист падает в эту пропасть, то в итоге все приходят в первую долю в разное время. В следующий раз берем другого барабанщика. Но мне проще, у меня есть выбор.

В то же время все джазмены по своей природе экспериментаторы. Без духа авантюризма такую музыку играть не будешь. Все немного вписываются в эту авантюру и относятся как к нормальному рабочему процессу: сегодня не получилось, а завтра, может быть, получится. Нужно быть готовым к тому, что все немного развалится и к концу все придут в разные доли. Это нормально. Но идеально, если все приходят в одно место одновременно – это показатель очень внимательного ансамбля, в котором все слушают микродвижения друг друга и чувствуют, когда барабанщик придет в первую долю, потому что по кому-то ведь нужно ориентироваться. Cмысл взаимодействия заключается в том, что каждый музыкант ценит не себя, а весь ансамбль, поэтому в финальную точку тоже нужно войти всем вместе.

Юрий: Добавлю, что российские барабанщики делятся на московскую и питерскую школы. Если солист делает сложные ритмические фигуры, московский барабанщик подхватывает и начинает повторять вместе с солистом, ломать ритм, выходить из аккомпанемента. Иногда это плохо заканчивается. Питерские барабанщики, благодаря более традиционной школе, больше слушают классический джаз, и, как бы ни наворачивал солист, барабанщик все равно будет держать четкий ритм. Иногда такой симбиоз лучше слушается. Достигая комплементарности, музыканты дополняют друг друга, но не сливаются в одну массу, а составляют единую картину.

Музыка производит разное впечатление на слушателей, когда барабанщик идет за солистом или играет размеренно. Например, у Джо Хендерсона есть несколько пластинок, где он играет трио с Винтоном Келли и Джимми Коббом. Кобб и Келли – музыканты довольно традиционного толка, а Хендерсон – очень виртуозный прогрессивный саксофонист, модернист, играет в более современной манере. Кобб и Келли более спокойно ему аккомпанируют в стилистическом плане. Из-за этой разницы манер музыка их звучит очень интересно. Поэтому музыканты могут совпасть, даже если играют контрастно.

– Вы сказали, что время от времени меняете барабанщиков. По каким критериям вы стараетесь их выбрать?

Алексей: Я категорически настаиваю, что барабанщики должны владеть дополнительно каким-то инструментом, кроме своих барабанов. К сожалению, мне кажется, что ударники – это слабое звено в нашей джазовой отрасли. У нас есть потрясающие саксофонисты, басисты, но невероятно сложно найти барабанщика, который понимает, что происходит в ансамбле. А он не может этого понимать, если не знает, как выглядит ре-минорный нонаккорд и не может его сыграть. Опыт моего общения с американскими ударниками убедил меня в этой позиции. Они могут запросто сыграть «Осенние листья», например, и понимают, что делает пианист, смысл построения фраз саксофониста: это сразу слышно.

Поистине для меня были знаковыми встречи и совместное музицирование с двумя легендарными барабанщиками – Джимми Коббом и Луисом Хейсом. Когда я понимал, что пожимая ладонь этих зрелых, опытных и достойных мужей находился в одном рукопожатии от Майлса Дэвиса, Джона Колтрейна, Чарли Паркера, Билла Эванса и многих других джазовых титанов, меня пробирала лёгкая дрожь.

Поэтому и играть с ними – огромная ответственность, огромное удовольствие и колоссальный опыт. Наше выступление с мистером Коббом можно найти на ютьюбе. Это было незабываемо для меня. К сожалению, не так давно он покинул наш бренный мир, а вот его коллега Мистер Хейс жив, и мне хочется пожелать ему сибирского здоровья.

Алексей Беккер тоже потрясающий пианист, мне с ним очень удобно играть, потому что он понимает все, что происходит, видит логику даже там, где я, как мне кажется, играю не очень логично: как-то просчитывает мои ходы и знает, куда я двигаюсь, помнит алгоритмы, которыми я пользуюсь, и сразу это считывает. У нас с ним определенно есть совпадение!

– Занимаетесь ли вы дома и что входит в ваши индивидуальные занятия?

Алексей: Заниматься надо всегда, когда есть возможность, вне зависимости от желания, как зубы чистить. Пианисту обязательно нужно поддерживать форму, иначе руки дубеют, становятся деревянными. В каком-то коридоре тебе хватает техники, но на более виртуозные, тонкие вещи может не хватить пианизма. Кроме того, общение с инструментом дарит новые идеи.

К сожалению, так интенсивно, как раньше, заниматься не получается: у меня ученики, семья, концерты. Чаще всего мои занятия связаны с освоением новой программы. Иногда я учу что-нибудь из классики, что давно хотел разучить.

У Володи бывают новые программы, которые приходится сидеть и учить. Саксофонистам тоже не нужно забывать ощущения инструмента. Каждый занимается по-своему, но все находят время для общения со своим инструментом.

Когда музыкант выходит на достаточно высокий уровень, на занятия уже не тратится столько времени, как во время учебы. В этом и есть смысл: когда у тебя мало работы, то больше времени для занятий, поэтому раньше я занимался по восемь, девять, даже по десять часов. Тем самым формируется багаж, которого хватает надолго. Потом ты играешь больше уже на концертах, а не дома.

Необходимость заниматься очень сильно зависит от степени самоконтроля. Музыкант должен сам замечать незаметные для остальных недостатки и исправлять их. Если музыкант слышит, что перестало получаться, и махнул на это рукой, то недостатки будут прогрессировать. Я для себя самый строгий критик, но внешняя критика тоже очень помогает держать себя в тонусе.

– Что вам больше доставляет удовольствия в вашей работе?

Алексей: Если я играю в коллективе, в котором мне комфортно, со всеми музыкантами есть общий вайб, то все с ними в удовольствие: и играть концерты, и репетировать, и делать записи. Хотя запись в студии для меня самый эмоционально пиковый процесс, потому что диск – это своего рода документ: ты понимаешь, что выше головы не прыгнешь. На концерте может что-то получиться, что-то нет, это уже немного рутина, все концерты разные, и зависят от публики, от общего настроя. В целом, если я нахожусь в коллективе единомышленников, мне нравится с ними не только работать, но и играть в теннис, в бильярд, пробовать напитки, ехать сутки на поезде.

Часто нет времени для простого общения, поэтому гастроли – это необычайно интересные и насыщенные периоды в моей творческой жизни. Самое ценное в этих поездках – радость человеческого общения близких по духу людей и счастье от совместного музицирования, которым мы все щедро делимся друг с другом и с теми, кто слушает нас в клубе или в концертном зале. Лучше всего люди и их человеческие качества проявляются, когда находишься с ними вместе продолжительное время в одном пространстве (часто замкнутом, как, например, автомобиль или купе поезда).

В 90% случаев, мне очень повезло с партнёрами. Б. Эрбан, Д. Браун, Б. Мэлэч, Й. Зильберштейн, Р. Маргитца, Г. Луи, С. Романо, В. Гульд, И. Бодриуа, Р. Таришка, П. Санторо и многие другие выдающиеся музыканты при близком знакомстве оказались ещё и замечательными, остроумными и душевными людьми, лишёнными капризов и звёздной болезни. Это уже не говоря о наших потрясающих музыкантах, таких, как В. Кольцов-Крутов, Н. Лютова, М. Кашицын, Д. Чернакова, М. Новиков, О. Петриков, Ж. Суворов, А. Антонов, А. Юрлов, В. Черницын, Д. Аверченков, с которыми я гастролировал по стране не один раз, бывал в разных непредвиденных, но неизбежных в длительных гастролях ситуациях, и на которых я могу положиться, как на самого себя. И, кстати, на гастролях происходит всегда самое необычное, смешное, иногда нелепое. Проявляются самые лучшие и самые худшие человеческие качества, так сказать, самое возвышенное и самое низменное в человеке находит естественный выход. Но в любой, даже самой сложной, ситуации выручает юмор, которого, как правило, музыкантам не занимать.

– Скоро вам исполнится 55 лет. Как вы планируете отметить свой юбилей?

Алексей: К этой красивой дате я решил осуществить что-нибудь масштабное. Благодаря одному из моих коллег родилась идея создать программу, состоящую из аранжировок моих авторских пьес для биг-бэнда. В прошлом году на круглом столе форума-фестиваля «Jazz Across Borders», который организует Игорь Бутман, обсуждались проблемы биг-бэндов. Руководители оркестров, Олег Касимов из Уфы и саксофонист Сергей Васильев из Казани, посетовали, что есть отличные музыканты, которые пишут музыку, но они играют ее малым составом, и было бы интересно, если бы авторский материал они сыграли с биг-бэндом. Меня это зацепило, тем более что Сергей отметил, что у меня есть своя музыка, не хватает только аранжировок, и готов был сразу меня позвать.

Сам писать аранжировки для оркестра я не решился, тем более, что надо было писать очень быстро, потому что мы уже выстроили планы. Я попросил тромбониста Рафаэля Роша из Рио-ди-Жанейро, и он с радостью согласился написать пять аранжировок, хотя у него было много работы. Замечательный музыкант, аранжировщик с потрясающим слухом Дмитрий Серебров из Питера, который играл в группе “Дайджест”, пишет музыку для театров и аранжировки разным исполнителям (Розенбауму, например). Он сделал шесть аранжировок для нашей записи.

Несмотря на то, что это моя музыка, я никакую программу так долго не учил: каждый день занимался по три часа. В итоге мы сыграли аранжировки сначала в Уфе, потом на юге страны и в Сибири. Когда я вернулся в Москву, запустил процесс записи.

В январе этого года выйдет тираж альбома, который был записан с Большим джазовым оркестром Петра Востокова, причем не только на CD, но и на виниле. Второго февраля состоится концерт-презентация диска в Москве в Международном доме музыки, третьего в джаз-клубе «Эссе» и четвертого в клубе Игоря Бутмана. Для этого проекта я впервые открывал краудфандинг и очень благодарен всем, кто поверил в нас и поддержал: это для меня самый потрясающий праздник!

Анна Полетаева